– Охотник! – радостно прошептал Рин, коснулся лбом дорожной пыли и торжественно произнес затверженные слова.
Незнакомец замер в пяти шагах, но ни единым жестом не дал знать, что слышит обращенную к нему просьбу. Рин бросил взгляд на лицо охотника. Оно было затянуто тканью, но глаза незнакомца поверх повязки смотрели в глаза Олфейна. Смотрели внимательно и неотрывно, но отчего-то казались безжизненными, словно на парня смотрела сама смерть. Или все дело было в глубокой тени и ввалившихся глазницах?
Юноша перевел дыхание и успел произнести положенное обращение еще раз, когда незнакомец наконец шевельнулся и едва слышно спросил:
– Просить? Рука? Помощь? Опекать? Не понимать…
Рин не разобрал его голос, потому что голоса не было.
Он даже не назвал бы услышанное шепотом. Это был едва различимый шорох. Верно, так бы разговаривал умирающий, если бы дух его прощался с плотью словами, но сейчас думать об этом молодой Олфейн не мог. Он радостно закивал и, не вставая с колен, рванул ворот, сдернул с тонкого шнурка желтый перстень с белым камнем и вытянул его перед собой, торопливо подбирая слова полузабытого языка, пригодного ныне только для молитв.
– Да! Мне нужен опекун. Если ты согласен стать опекуном и покровителем дома Олфейнов хотя бы на год, надень перстень магистра.
– Перстень?.. – недоуменно спросил незнакомец, странно коверкая слово, и медленно протянул руку: – Помощь?..
– Ведь ты клейменый, да?..
Задыхаясь от волнения, Рин коснулся руки незнакомца и разглядел не одну отметину колдовского пламени – несколько. Они оплетали руку не только у запястья, а уходили полосами под рукав. Рин судорожно выдохнул и, с трудом скрывая охвативший его восторг, надел сверкнувший наговором перстень на странно тонкий палец. Покрытая ожогами рука дрогнула, и Олфейн замер: вдруг не охотник, а сама Хозяйка Погани все-таки вышла к нему навстречу? И, подчиняясь необъяснимому желанию, не выпуская из ладоней тонкую, обожженную, исцарапанную ладонь, Рин зажмурился и вновь заставил затанцевать под пальцами иней.
Проверенное колдовство не удалось. В ладонях у Олфейна что-то вспыхнуло, и волна света мгновенно охватила ладонь незнакомца, скользнула под его одежду, накрыла лицо, вторую руку, захлестнула все тело и нестерпимо засияла, заставив Рина зажмуриться. Где-то в отдалении зародился крик, но не прозвучал, а обратился порывом ветра, который облизал лицо и руки Олфейна нестерпимым жаром.
В то же самое мгновение Рин почувствовал огромное облегчение, словно весь огромный каменный холм Айсы свалился с его плеч! Слабость охватила его, руки и ноги задрожали, словно он только что завершил беспрерывный путь длиной в тысячу лиг, но сердце его пело от легкости и полета!
Вот только незнакомец выдохнул и повалился навзничь, обратившись в темное и безжизненное тело. Еще не понимая произошедшего, превозмогая бессилие и одновременно глупо улыбаясь, Рин потянулся к откинутой руке найденного опекуна и почувствовал, что тот умирает. Может быть, он еще не взошел на порог смерти, но смерть начала затягивать на его горле смертный плащ.
«А, может быть, ты и есть Хозяйка Погани? – промелькнула шальная мысль. – Камрет говорил, что она не любит холода… Но разве может повелительница пламени сама страдать от ожогов?»
Рин метнулся вперед и наклонился к закованной в закопченную сталь груди. Сердце незнакомца едва билось, дыхание трепетало подобно тлеющему огню, руки были холодными, а лоб даже сквозь ткань пылал пламенем. Рин провел пальцами по мерцающему на тонком запястье отпечатку его собственных пальцев и решительно взялся за обе руки только что обретенного опекуна. Времени на раздумья не оставалось. Сил на ворожбу не было, сумей Рин даже подняться на ноги, он не прошел бы и десятка шагов, но и другого выбора, кроме как вытаскивать незнакомца из-за смертной черты, – не было тоже.
Вольного города не должно было существовать. А уж если он вопреки воле Единого или вследствие его недосмотра случился, то должен был подчиняться ближайшему королю или, на худой конец, какому-нибудь воеводе, что конечно же мгновенно и справедливо умалило бы исконные айские вольности. Именно так считали многочисленные скамские короли, орлинги тарсов, вожаки вельтов, таны айгов и шиллов и прочие с той или иной степенью справедливости коронованные правители обитаемых земель. Правда, считать-то они считали, но так и не смогли вынудить «айских наглецов» оплатить хоть один из счетов, коих было предъявлено к оплате предостаточно.
За столетия Айса отразила не один набег охочих до чужого богатства дружин и собиралась отразить не меньшее количество будущих посягательств. Тому способствовали высокие городские стены, немалой ценой обретенные вольности горожан, и не только возможное покровительство Единого, которому горожане, будь они хоть тысячу раз грешниками, в конце концов воздвигли величественный храм, но и покровительство самой Погани, которая издревле защищала неуступчивое поселение не хуже высоких стен и острых стрел, и не только подобно воде, прикрывающей толщей своей уединенные острова.
Впрочем, Погань плату за помощь брала соответствующую. Хотя, как говорил старый болтун, гуляка и пьяница Камрет, не все сказанное – правда, а что правда, не все лучше лжи. Именно Камрет рассказал Рину Олфейну в пору его восторженного мальчишества историю Айсы.
– Не было в стародавние времена никакого города на этом холме, – бурчал старик, щурясь в сторону распахнувшего удивленные глаза маленького Рина. – Не было никакого города, только башня Водяная стояла, как и теперь стоит. Деревенька из одной хижины да полуобрушенные стены то ли дворца, то ли крепостенки какой над холмом высились. О них давно слухи ходили, будто жил некогда на холме злой колдун, да только никто и приблизиться к его жилищу не мог. Забредали в давние времена редкие смельчаки в эти края, выглядывали издали башню, развалины, но близко не подходили. С другой стороны, как тут подойдешь, если раньше Погань айский холм и с севера охватывала, и с запада, да и южная топь – Гниль, куда страшнее была? Уж на что Пуща ужасами полнится, но даже от нее до холма нужно было с десяток лиг по избыткам Погани идти. Пуща лишь сотни две лет назад к городу подобралась. Теперь-то первые деревья сразу за Диким поселком встают, а раньше Погань со всех сторон стояла, и в нее прежде соваться куда страшнее считалось. Не было раньше клейменых, что ночами теперь почти без страха по Погани шастают. Зверя поганого бьют, иглы огненные щиплют, руду долбят. Раньше всякий собственным страхом клеймился. Да-да, и начинал, как водится, со штанов.